Книги и вино:
литературный ликбез

У каждого — свои любимые книги и любимые персонажи. Герои оживают на страницах книг, прочитанных не одним поколением книголюбов. Герои живут, путешествуют, любят, борются с врагами или судьбой. И многие из них — пьют вино. Некоторые авторы настолько аппетитно описывают энологические предпочтения персонажей, что, читая строки, хочется немедленно открыть бутылку и продолжить чтение с бокалом в руках. Так что же пить за чтением любимых книг?

Херес или «шерри» – удивительно сложное крепленое испанское вино с богатой историей и очень насыщенным вкусом. Херес вам либо сразу не понравится, либо вы влюбитесь в него навсегда. Одним из ценителей хереса был знаменитый Уильям Шекспир. Он неоднократно упоминал херес в своих произведениях. Самое яркое описание я нашел в исторической хронике «Генрих IV»:

Добрый херес производит двоякое действие: во-первых, он ударяет вам в голову и разгоняет все скопившиеся в мозгу пары глупости, мрачности и грубости, делает ум восприимчивым, живым, изобретательным, полным легких, пылких, игривых образов, которые передаются языку, от чего рождаются великолепные шутки. Второе действие славного хереса состоит в том, что он согревает кровь; ведь если она холодная и неподвижная, то печень становится бледной, почти белой, что всегда служит признаком малодушия и трусости; но херес горячит кровь и гонит ее по всему телу. Она воспламеняет лицо, которое, как сигнальный огонь, призывает к оружию все силы человека, этого крохотного королевства; и вот полчища жизненных сил и маленькие духи собираются вокруг своего предводителя — сердца, и оно, раззадорившись и гордясь такой свитой, отваживается на любой подвиг, — и все это от хереса. Таким образом, военное искусство — ничто без хереса, ибо он приводит его в действие, а ученость — не более как золотой клад, оберегаемый дьяволом, пока херес не выведет ее на свет и не пустит в ход и оборот.

В своем знаменитом произведении «Евгений Онегин» классик русской литературы Александр Сергеевич Пушкин много внимания уделяет описанию вина. Онегин любит шампанское и очень часто его пьет на страницах поэмы.

Приведенный фрагмент — это, как вы уже догадались, сабраж (от французского sabrе, то есть «сабля»): открытие шампанского саблей — гусарский жест, который был очень популярен среди русской аристократии в XIX веке. Но что примечательно — из краткого описания можем узнать и о производителе. В примечании читаем:

«Вино кометы — славившееся тогда шампанское урожая 1811 г.; на пробках, которыми оно закупоривалось, было изображение кометы, появившейся в этом году».

Разобравшись в нюансах, выясняем, что речь идет о шампанском дома Veuve Clicquot. В 1814 году Николь Клико в обход эмбарго тайно отправила в Россию партию своего прекрасного вина урожая 1811 года (его называли годом кометы). На каждой бутылке этой партии была небольшая этикетка — «вино кометы». В исторических документах находим отзывы тех, кому удалось попробовать этот миллезим: счастливчики утверждали, что «это было шампанское необычного вкуса, к тому же очень дорогое».

В России тоже умеют делать выдающиеся игристые вина по классической технологии и попробовать их определенно стоит: линейки Aged и Alveus от Фанагории.

В литературе опьянение часто служит метафорой увлечения. В приведенном отрывке Кити (Екатерина) — младшая сестра Долли Облонской, жена Стивы Облонского — наблюдает за первой встречей замужней Анны Карениной с графом Вронским, который становится ее любовником. Продолжается приведенный фрагмент так:

«Кто? — спросила она себя. — Все или один?» И, не помогая мучившемуся юноше, с которым она танцевала, в разговоре, нить которого он упустил и не мог поднять, и наружно подчиняясь весело-громким повелительным крикам Корсунского, то бросающего всех в grand rond, то в chaîne, она наблюдала, и сердце ее сжималось больше и больше. «Нет, это не любованье толпы опьянило ее, а восхищение одного».

Читая эти строки, почему бы не выпить игристое вино — блан-де-блан Cava Anna de Codorniu.

Грустный романтик, чьими романами я зачитывался в юности, Эрих Мария Ремарк умел подобрать алкогольный напиток к каждому своему роману. Герои его ранних произведений в основном пьют горячительные напитки: ром, кальвадос. Но, похоже, позже писатель начал отдавать предпочтение вину. Так в его романе «Время жить и время умирать» герои пьют лучшие немецкие вина долины Рейна:

«— Это солнце, ваша честь. Под его лучами осенью зрел виноград. Теперь вино возвращает эти лучи. Такое вино в Рейнской области называют дароносицей.

— Дароносицей?

— Да. Оно как золото и посылает во все стороны золотые лучи.

— Это верно.

— Его чувствуешь после первого же стакана. Не правда ли? Прямо солнечный сок!

— Даже после первого глотка. Оно не в желудок идет. Оно поднимается к глазам и изменяет мир.

— Вы знаете толк в вине, сударь, — Марабу доверительно наклонился к нему. — Вон там на столике справа — то же вино. А люди лакают его, точно воду. Они вполне могли бы обойтись рислингом.

Он ушел, бросив на столик справа негодующий взгляд».

Конечно же, пить, читая Ремарка, нужно прекрасные немецкие вина.

В романе Джеймса Джойса сказать «да» вину означает также сказать «да» жизни. Для Леопольда Блума вкус вина оживляет страстные воспоминания об одном из самых эротически вызывающих воспоминания отрывков в литературе (книга была запрещена в США с 1921 по 1933 год).

«Жар вина на его небе еще удерживался проглоченного. Давят на винокурне бургундский виноград. Это в нем солнечный жар. Как коснулось украдкой мне говорит вспоминается. Прикосновением разбуженные его чувства увлажненные вспоминали. Укрывшись под папоротниками на мысе Хоут под нами спящий залив: небо. Ни звука. Небо. У Львиной Головы цвет моря темно-лиловый. Зеленый у Драмлека. Желто-зеленый к Саттону. Подводные заросли, в траве слегка виднеются темные линии, затонувшие города. Ее волосы лежали как на подушке на моем пальто, я подложил руку ей под затылок жучки в вереске щекотали руку ах ты все на мне изомнешь. Какое чудо! Ее душистая нежно-прохладная рука касалась меня, ласкала, глаза на меня смотрели не отрываясь.

В восторге я склонился над ней, ее полные губы раскрылись, я целовал их. Ум-м. Мягким движением она подсунула ко мне в рот печенье с тмином, которое она жевала. Теплая противная масса, которую пережевывал ее рот, кисло-сладкая от ее слюны. Радость: я глотал ее: радость. Юная жизнь, выпятив губки, она прильнула ими к моим. Губы нежные теплые клейкие как душистый лукум. Глаза ее были как цветы, глаза, полные желания, возьми меня. Невдалеке посыпались камешки. Она не пошевелилась. Коза. Больше никого.

Высоко в рододендронах Бен Хоута разгуливала как дома коза, роняя свои орешки. Скрытая папоротниками, она смеялась в горячих объятиях. Лежа на ней, я целовал ее неистово и безумно: ее глаза, губы, ее открытую шею где билась жилка, полные женские груди под тонкой шерстяной блузкой, твердые соски глядящие вверх. Целуя, я касался ее своим горячим языком. Она целовала меня. Я получал поцелуи. Уже вся поддаваясь она ерошила мои волосы. Осыпаемая моими поцелуями, целовала меня.

Меня. И вот я теперь.

Бились, жужжали мухи».

Что же пить, читая Джойса? Бледно-золотистый цвет. Элегантный, благородный букет с нотами персика, желтого яблока, белых цветов, лесного ореха, марципана, тоста. Вот вино, идеально подходящее под сложную ирландскую прозу. Винная пара к Джойсу — Domaine Philippe Girard Les Rouvrettes Savigny-les-Beaunes 1-er Cru.

Ну а закончить текст стоит рецептом от похмелья от Пэлема Грэнвилла Вудхауза. Он из рассказа «Дживс берет на себя ответственность». История была опубликована в газете «Saturday Evening Post» в США в ноябре 1916 года и в журнале «Strand Magazine» в Великобритании в апреле 1923 года. Рассказ был также включен в сборник 1925 года «Продолжай, Дживс».

«Я проглотил ядреную смесь. На мгновение мне показалось, что кто-то взорвал бомбу внутри старого боба и прошел мне по горлу с зажженным факелом, а потом все, казалось, внезапно наладилось. Солнце светило в окно; на верхушках деревьев щебетали птицы; и, вообще говоря, снова появилась надежда».